Таймлесс. Сапфировая книга - Страница 31

— он откашлялся. — У тебя мурашки на коже.

— Звучит очень жутко. Особенно про песню умерших. — Я потерла глаза. — А дальше есть?

— Нет. Это практически всё. Ты должна признать, что это не слишком подходит к тебе. Или нет?

Да, я думала, что он прав.

— А о тебе есть что-то в предсказании?

— Конечно, — ответил Гидеон. — Обо всех путешественниках во времени. Я — Лев с гривой из бриллиантов, при виде которого Солнце… — На какое-то мгновение мне показалось, что ему неловко, но он тут же, криво ухмыляясь, продолжил: — Бла-бла-бла. О, и твоя прапрапрабабушка, упрямая леди Тилни, она — Лиса; правда подходит? Нефритовая лиса, прячущаяся под липой.

— Можно вообще что-то понять из этого предсказания?

— Вполне, там полным-полно символов. Это вопрос интерпретации. — Он посмотрел на свои часы. — У нас есть еще немного времени. Я предлагаю продолжить занятия танцами.

— А на суаре тоже танцуют?

— Вообще-то нет, — сказал Гидеон. — Там, в основном, едят, пьют, сплетничают и… э-э-э… музицируют. Тебя наверняка тоже попросят что-нибудь сыграть или рассказать.

— Да уж, — сказала я. — Надо было мне учиться играть на фортепьяно, а не ходить с Лесли на курс хип-хопа. Но я хорошо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии никто не мог оспорить у меня первое место в караоке. Я пела собственную интерпретацию Somewhere over the rainbow. И это при том, что я была в невыгодном костюме «автобусная остановка».

— Хммм, да. Если тебя кто-либо спросит, скажешь, что ты всегда теряешь голос, когда нужно петь перед людьми.

— Это я могу сказать? А насчет подвернутой ноги нет?

— Держи наушники. Всё то же самое еще раз.

Он поклонился мне.

— А что мне надо делать, если меня пригласит кто-то другой? — Я присела… э-э-э… сделала реверанс.

— Всё точно так же, — ответил Гидеон и взял мою руку. — Но в 18-м веке на этот счет было много формальностей. Девушку не приглашают к танцу, если не были ей официально представлены.

— Разве что она делает какие-то неприличные движения веером. — Постепенно менуэтные шаги получались очень естественно. — Каждый раз, когда я буквально на сантиметр наклоняла веер, у Джордано был нервный припадок, а Шарлотта мотала головой как фигурка, которую ставят сзади в машинах.

— Она хочет только помочь тебе, — сказал Гидеон.

— Ну да. А Земля — плоская, — фыркнула я, хотя совершенно точно этого нельзя делать в менуэте.

— Можно подумать, что вы друг друга не сильно любите.

Мы сделали поворот — каждый со своим невидимым партнером.

О? Можно подумать?

— Мне кажется, что кроме тети Гленды, леди Аристы и наших учителей нет никого, кому бы Шарлотта нравилась.

— Я так не думаю, — сказал Гидеон.

— О, конечно, я забыла Джордано и тебя. Опс, сейчас я закатила глаза, что наверняка запрещено в 18-м веке.

— Может такое быть, что ты немного ревнуешь к Шарлотте?

Я засмеялась.

— Поверь мне, если бы ты ее знал так же хорошо, как я, ты бы никогда не задал такой глупый вопрос.

— Вообще-то я ее довольно хорошо знаю, — сказал Гидеон тихо и снова взял мою руку.

Да, но только с ее лучшей стороны, хотела ответить я, но тут до меня дошел смысл сказанного и я в тот же момент ужасно взревновала.

— Насколько хорошо вы знаете друг друга… в частности?

Я забрала руку у Гидеона и протянула ее невидимому партнеру.

— Ну, я бы сказал, настолько, насколько возможно знать человека, с которым проводишь много времени. — Он коварно улыбнулся. — И у нас не было другого времени для других… э-э-э… дружб.

— Понимаю. Нужно довольствоваться тем, что есть. — Я не могла терпеть больше ни секунды. — И? Как Шарлотта целуется?

Гидеон схватил меня за руку, которая болталась минимум на двадцать сантиметров выше нужного положения.

— Я признаю, что ваше общение во время танца стало намного лучше, но все-таки… О таких вещах настоящий джентльмен не распространяется.

— Да, эта отговорка подошла бы, если бы ты был джентльменом.

— Если когда-либо я дал вам повод считать мое поведение недостойным джентльмена, прошу…

— Ах, закрой рот! Что бы между тобой и Шарлоттой ни было — меня это не интересует. И это наглость с твоей стороны — одновременно получать удовольствие от тисканья со мной.

— Тисканья? Какое отвратительное слово. Я был бы вам очень признателен, если бы вы посвятили меня в причины своего недовольства и при этом не забывали о локтях. В этой фигуре их нужно держать внизу.

— Не смешно, — прошипела я. — Я бы не разрешила тебе себя поцеловать, если бы знала, что ты и Шарлотта…

Тут Моцарт снова кончился и загремел Linkin Park. Ну и хорошо, он больше подходил под мое настроение.

— Я и Шарлотта — что?

— Больше, чем друзья.

— Кто это сказал?

— Ты!

— Ничего подобного.

— Ага. То есть, вы еще никогда… ну скажем — не целовались?

Я забыла о приседании и лишь метала молнии из глаз.

— Этого я тоже не говорил. — Он поклонился и вытащил айпод из моего кармана. — То же самое еще раз. С руками надо что-то делать. А в остальном — замечательно.

— Зато твое общение не на высоте, — сказала я. — Есть что-то между тобой и Шарлоттой?

— А я думал, что тебя не интересует, что происходит между мной и Шарлоттой.

Я все еще метала молнии.

— Да, правильно.

— Ну и хорошо.

Гидеон протянул мне айпод. В наушниках слышалась Hallelujah в исполнении Bon Jovi.

— Ты ошибся, — сказала я.

— О нет, — ухмыльнулся Гидеон. — Я подумал, что тебе нужно что-нибудь другое, чтобы ты успокоилась.