Таймлесс. Сапфировая книга - Страница 75

Только когда мы повернули в следующий коридор, я вспомнила о шляпе, но у меня не было никакого желания возвращаться за ней.

— Смешно, но я сейчас думаю о том, что снова буду от всей души рад скучным вечерам элапсации в 1953 году, — сказал Гидеон. — Только ты, я и кузина Софá…

Эхо наших шагов сопровождало нас в длинных коридорах, а я постепенно выныривала из ощущения, будто я укутана розовой ватой, вспоминая, где мы находимся. Или точнее, в каком времени мы находимся.

— Давай я возьму факел, тогда ты можешь держать в руке шпагу, на всякий случай, — предложила я. — Мало ли что. В каком году тебя ударили по голове? (Это был один из многих вопросов из списка Лесли, которые я должны была задавать, как только мое гормональное состояние это позволяло.)

— Я только что сообразил, что я тебе признался в любви, а ты мне — нет, — сказал Гидеон.

— Я — нет?

— Во всяком случае, словами — нет. И я не уверен, что так считается. Тс-с-с-с!

Я пискнула, увидев, как прямо перед нами толстая темно-коричневая крыса пересекала коридор, не спеша, как будто она нисколечко нас не боялась. В свете пламени ее глаза светились красным.

— А у нас есть прививка от чумы? — спросила я и покрепче вцепилась Гидеону в руку.

Комната на втором этаже, которую граф Сен-Жермен сделал своим кабинетом в Темпле, была маленькой и выглядела — как для Великого мастера ложи Хранителей, пусть даже он редко бывал в Лондоне — очень скромно. У одной стены от пола до потолка стояли полки, полностью забитые книгами в кожаных переплетах, перед ними были стол и два кресла, обитые той же тканью, из которой были сделаны шторы. Другой мебели не было. Снаружи сияло сентябрьское солнце, камин не горел, потому что и так было тепло. Из окна виднелся маленький внутренний дворик с фонтаном, который просуществовал до нашего времени. И подоконник, и стол были завалены бумагами, писчими перьями, сургучными свечами и книгами, которые местами были собраны в едва удерживающиеся стопки; если бы они сдвинулись, то перевернули бы чернильницы, доверчиво стоящие среди всего этого хаоса. Это была уютная маленькая комната, в ней никого не было, но, когда мы вошли, я почувствовала, как тоненькие волоски у меня на затылке встали дыбом.

Неприветливый секретарь в белом моцартовском парике провел меня в комнату и закрыл за мной дверь со словами «Граф наверняка не заставит вас долго ждать». Я очень неохотно расставалась с Гидеоном, но он, передав меня угрюмому секретарю, в хорошем настроении и явно ориентируясь в помещении, исчез в ближайшей двери.

Я подошла к окну и выглянула в тихий дворик. Все выглядело очень мирно, но неприятное чувство, будто я не одна, не уходило. Может быть, кто-то наблюдает за мной сквозь стену за книжными полками, думала я. А может, зеркало, висевшее над каминной полкой, с другой стороны было прозрачным, как в комнатах для допроса в полиции.

Какое-то время я простояла просто так и чувствовала себя при этом неуютно, но потом я решила, что тайный наблюдатель заметит, что я заметила, что за мной наблюдают, если я продолжу стоять, неестественно замерев. Поэтому я сняла верхнюю книгу с одной из стопок на подоконнике и раскрыла ее. Marcellus, De medicatnentis. Ага. Маркеллус — кем бы он ни был — очевидно, разработал несколько необычных медицинских методов, описания которых собрал в этой книге. Я нашла симпатичное место, где речь шла о лечении заболеваний печени. Нужно поймать зеленую ящерицу, взять у нее печень, замотать ее в красный платок или в тряпку, черную от природы (черную от природы? Хм-м?), и повесить платок или тряпку на правом боку больного. Если после этого отпустить ящерицу и сказать «Ecce dimitto te vivam…» и еще много-много слов, таких же латинских, печеночная проблема была бы решена. Спрашивается только, могла ли бы ящерица еще убежать, если у нее изъяли печень? Я закрыла книгу. Этот Маркеллус явно был не в своем уме. Книга, лежащая сверху в соседней стопке, имела темно-коричневый кожаный переплет и была толстой и тяжелой, поэтому я ее пролистала, не снимая. «О демонѣхъ како указуютъ помощь чародѣямъ и простецемъ» стояло золотыми буквами на обложке, и хотя я не была ни чародеем, ни «простецем», я с интересом раскрыла книгу где-то посередине. Какая-то уродливая собака смотрела на меня с рисунка, внизу было написано, что это Джестан — демон из Гиндукуша, приносящий болезнь, смерть и войны. Мне Джестан сразу показался несимпатичным, и я стала листать книгу дальше. Странная рожа с роговыми наростами на черепе (похоже на клингонов в «Звездном пути») смотрела на меня со следующей страницы, и пока я с отвращением ее рассматривала, клингон поднял веки и поднялся с листа как дым из трубы, уплотнился в полноценную, одетую во всё красное фигуру, встал рядом со мной, глядя сверху вниз горящими глазами, и проревел: «Кто смеет вызывать великого и могущественного Берита?!»

Естественно, мне стало не по себе, но из собственного опыта я знала, что призраки хоть и выглядят опасно и выдают страшные угрозы, но, как правило, не могут произвести даже малейшего дуновения воздуха. А я очень надеялась, что этот Берит был призраком, изгнанным на страницы книги слепком настоящего демона, который, хочется верить, давно распростился с этим миром.

— Никто тебя не вызывал, — сказала я поэтому вежливо, но довольно небрежно.

— Берит, демон лжи, Великий герцог Ада! — представился Берит полнозвучным голосом. — Можно еще называть Болфри.

— Ага, тут написано, — сказала я и заглянула обратно в книгу. — Кроме того, ты улучшаешь голоса певцам.